Неточные совпадения
Якутского племени, и вообще всех говорящих якутским
языком, считается до двухсот тысяч обоего пола
в области. Мужчин якутов сто пять тысяч.
Область разделена на округи, округи на улусы, улусы на наслеги, или нослеги, или, наконец… не знаю как. Люди, не вникающие
в филологические тонкости, попросту называют это здесь ночлегами.
Все только на
языке,
в теории,
в области никогда не осуществимых хороших чувств.
Известившись о соблазнах и подлогах, от некоторых
в науках переводчиков и книгопечатников происшедших, и желая оным предварить и заградить путь по возможности, повелеваем, да никто
в епархии и
области нашей не дерзает переводить книги на немецкий
язык, печатать или печатные раздавать, доколе таковые сочинения или книги
в городе нашем Майнце не будут рассмотрены вами и касательно до самой вещи, доколе не будут
в переводе и для продажи вами утверждены, согласно с вышеобъявленным указом.
Сказав таким образом о заблуждениях и о продерзостях людей наглых и злодеев, желая, елико нам возможно, пособием господним, о котором дело здесь, предупредить и наложить узду всем и каждому, церковным и светским нашей
области подданным и вне пределов оныя торгующим, какого бы они звания и состояния ни были, — сим каждому повелеваем, чтобы никакое сочинение,
в какой бы науке, художестве или знании ни было, с греческого, латинского или другого
языка переводимо не было на немецкий
язык или уже переведенное, с переменою токмо заглавия или чего другого, не было раздаваемо или продаваемо явно или скрытно, прямо или посторонним образом, если до печатания или после печатания до издания
в свет не будет иметь отверстого дозволения на печатание или издание
в свет от любезных нам светлейших и благородных докторов и магистров университетских, а именно: во граде нашем Майнце — от Иоганна Бертрама де Наумбурха
в касающемся до богословии, от Александра Дидриха
в законоучении, от Феодорика де Мешедя во врачебной науке, от Андрея Елера во словесности, избранных для сего
в городе нашем Ерфурте докторов и магистров.
Познанием чуждого
языка становимся мы гражданами тоя
области, где он употребляется, собеседуем с жившими за многие тысячи веков, усвояем их понятия; и всех народов и всех веков изобретения и мысли сочетоваем и приводим
в единую связь.
В согласность с ним настраивается и подначальный люд. Несутся сердца, задаются пиры и банкеты
в честь виновника торжества;
языки без всякого опасения предаются благодетельной гласности; произносятся спичи и тосты; указываются новые невредные источники народного благосостояния, процветания и развития; выражаются ожидания, упования и надежды, которые, при помощи шампанского, из
области упований crescendo [Разрастаясь (ит.).] переходят
в твердую и непоколебимую уверенность.
Потомки их доныне живут
в турецких
областях, сохраняя на чуждой им родине веру,
язык и обычаи прежнего своего отечества.
Юношу вступившего встречают нравы и обычаи, окостенелые и наросшие поколениями; его вталкивают
в споры, бесконечные и совершенно бесполезные; бедный истощает свои силы, втягивается
в искусственную жизнь касты и забывает мало-помалу все живые интересы, расстается с людьми и с современностью; с тем вместе начинает чувствовать высоту жизни
в области схоластики, привыкает говорить и писать напыщенным и тяжелым
языком касты, считает достойными внимания только те события, которые случились за 800 лет и были отвергаемы по-латине и признаваемы по-гречески.
— Усьнацатъ, — как говорила она ломаным
языком. Сирота, она была привезена из Баронска, [Баронск — ныне город Маркс, Саратовской
области.] хозяин нашел ее
в публичном доме, куда она попала, по ее словам...
Эта имманентная брачность человеческого духа таит
в себе разгадку творчества, которое есть не волевой акт, но духовное рождение, как об этом свидетельствует и гений
языка, охотно применяющего к нему образы из
области половой жизни.
Филологи-классики, профессора восточных
языков — все это входило
в область каких-то более или менее „ископаемых“.
И хотя очевидно, что по мере их исследований
область того, что им остается узнать, становится все шире и шире, предметы исследования все сложнее и сложнее и самые приобретаемые ими знания неприложимее и неприложимее к жизни, это нисколько не смущает их, и они, вполне уверенные
в важности своих занятий, продолжают исследовать, проповедовать, писать и печатать и переводить с одного
языка на другой все свои большей частью ни на что не пригодные исследования и рассуждения, а если изредка и пригодные, то только на потеху меньшинства богатых или на ухудшение положения большинства бедных.